Вопросы взыскания компенсации за потерю времени по ГПК РФ

Большое число публикаций, появившихся в последнее время по указанной проблеме, свидетельствует не только об ее определенного рода 'модности', но также и о том, что в какой-то степени люди устали от разного рода уловок, трюков, иного 'шиканозного' поведения, наконец, - явной лжи, которые не столь редки при разрешении гражданских дел.

Думается, будет верным сказать, что сосредоточение внимания на злоупотреблении правами является в какой-то мере 'общим местом' для процессуалистов многих стран. Так, в зарубежной литературе (например, в США), отмечается ухудшение имиджа юристов и юридической профессии вообще в глазах общественности. И, на наш взгляд, вполне заслуженно - вряд ли граждане, чьи права пострадали от недобросовестного поведения, допускаемого нормами права либо запрещаемого, но оставшегося безнаказанным из-за суда, будут положительно оценивать работу системы правосудия.

Борьба с подобными 'дефектами' может вестись различными методами, основным из которых доныне остается юридическая ответственность, когда участники процесса подвергаются определенным санкциям за неисполнение обязанностей. Из смысла норм законодательства (ст. 35 ГПК РФ, ст. 41 АПК РФ) следует, что каждый конкретный случай недобросовестного использования процессуальных прав должен немедленно пресекаться либо особой, специально сформулированной для этого случая санкцией, либо, при ее отсутствии, наступлением каких-либо общих неблагоприятных последствий. То есть закон изначально не базировался на основе неограниченных ('чистых') диспозитивности и состязательности и поставил использование лицами, участвующими в деле, своих прав в определенные границы, руководствуясь разумным сочетанием частных и публичных интересов в судопроизводстве. Как отмечается в литературе, 'добросовестное пользование процессуальными правами предполагает, что лицо добивается защиты своих материальных прав, используя процессуальные средства в связи с их прямым предназначением' *(1). Данные выводы, свидетельствующие о том, что государство должно адекватно реагировать на изменения в психологии ведения процесса, можно найти и в судебной практике. Так, Конституционный Суд РФ отметил, что к условиям реализации конституционных принципов судопроизводства относятся добросовестное пользование процессуальными правами и надлежащее исполнение сторонами процессуальных обязанностей*(2), а в актах арбитражных судов нередки указания, вроде: 'понятие добросовестного пользования правами включает четкость процессуального поведения сторон и лояльность их по отношению к остальным лицам, участвующим в деле'*(3). Четко представить себе очертания пределов поведения лица в гражданском процессе помогает комплект нормативных предписаний, в идеале включающий в себя детально разработанный институт гражданской процессуальной ответственности, на основе принципиальных положений которого применяются, во-первых, специфические санкции за конкретные случаи неисполнения процессуальных обязанностей (штрафы, санкции ничтожности, и т.п.); и, во-вторых, общая санкция, покрывающая нетипичные неправомерные действия участвующих в деле лиц. В литературе нередко отмечается, что, хотя правоприменители традиционно обладают весомыми полномочиями по пресечению различных форм неуважения к суду, санкции, как правило, обставлены разного рода ограничениями и условиями, а также пробелами в праве, вследствие чего эффективность такого регулирования снижается. Это напрямую можно отнести и к отечественному законодательству. В настоящее время в процессуальных кодексах цельная концепция гражданской процессуальной ответственности не введена; более того, наукой до сих пор не разработаны даже полноценные проекты таковой. В силу этого функция пресечения любых встречающихся в процессе судебного разбирательства злоупотреблений процессуальными правами участников процесса возложена на весьма скромные по своим замыслу и объему общие санкции, закрепленные в ст. 99 ГПК (компенсация за потерю времени) и ст. 111 АПК РФ (отнесение всех судебных расходов по делу на лицо, злоупотребляющее своими процессуальными правами). Такая ситуация не позволяет действенно бороться с широким спектром имеющих место в правоприменительной практике процессуальных нарушений.

Особенно это заметно при анализе материалов дел судов общей юрисдикции в части применения мер о компенсации за потерю времени, на которых мы и остановим свое внимание в настоящей статье.

Формулировка данного нормативного предписания, появившись впервые в российском законодательстве 20 ноября 1929 г. (примечание 2 к ст. 46 ГПК 1923 года) и оставшись без значительных изменений в ст. 92 ГПК РСФСР 1964 года и ныне действующем ГПК РФ (ст. 99), вызвала и продолжает вызывать обоснованную критику. Как показывают опросы судей некоторый районных судов г.

Москвы, мнения процессуалистов, проводивших подобные опросы судей в других городах России, а также, что наиболее ценно, высказывания самих судей на страницах юридических журналов, статья ГПК о взыскании компенсации (вознаграждения) за потерю времени вообще забыта и крайне редко применяется судами. В некоторых судах за несколько лет не выявлено ни одного случая применения ст. 92 ГПК 1964 года.

Причем не работал как первоначальный текст санкции, так и ее новая редакция 1995 года, перешедшая в ГПК РФ. И хотя идея наказать участника процесса, недобросовестно пользующегося своими процессуальными правами, вполне справедлива и в каком-то смысле даже полезна для превенции будущих нарушений, мы имеем дело с нежеланием судейского корпуса реализовать ее на практике.

Прежде всего, трудность вызывают следующие моменты: - санкция очень мала и незначительна и потому недостаточно эффективна, она не может возмещать нанесенный пострадавшей стороне ущерб (нивелируется ее компенсационное значение). Сам положенный в основание нормы критерий определения вреда в виде 'потери времени' и рассчитанная на его базе денежная компенсация может во многих случаях оказаться несоразмерной реальным убыткам от злонамеренных действий.

Именно поэтому угроза применения ст. 99 не останавливает недобросовестных лиц (сведено на нет превентивное воздействие возможности будущего наказания); - толкование положений о 'фактической потере времени' приводит нас к выводу о том, что наложение взыскания может иметь место только в отношении физических лиц; более того, их круг ограничен только сторонами. В таком случае, во-первых, необоснованно исключается ответственность лиц, представляющих соответственно организации и публично-правовые образования, что ставит участников процесса в неравные условия; и, во вторых, злоупотребления других участвующих в деле лиц, в частности, третьих лиц, остаются безнаказанными; - что точно по замыслу законодателя понимать под недобросовестностью и как четко отграничить ее от добросовестного заблуждения; сюда же мы можем отнести и такую несколько 'размытую' формулировку о 'противодействии стороны правильному и своевременному рассмотрению и разрешению дела'; - каждый ли недобросовестный поведенческий акт должен немедленно получить самостоятельную оценку суда и фиксироваться в протоколе судебного заседания или вывод о систематичности противодействия правильному и своевременному рассмотрению и разрешению дела возможен на основе единовременной оценки всей совокупности недобросовестных процессуальных действий лица (когда кумуляция этих действий в поведении одной стороны дает основание суду проследить явную тенденцию причинить вред другой стороне); - должны ли указанные действия иметь однородный или разнородный характер; - как и на основе каких доказательств судье необходимо оформить вывод о недобросовестности поведения стороны. Так, в решении по одному из дел Верховный Суд РФ указал, что '...В соответствии со ст. 92 ГПК РСФСР на сторону ... суд может возложить уплату в пользу другой стороны вознаграждения за фактическую потерю времени.

Отказывая Д. в удовлетворении требований о взыскании такого вознаграждения, суд правильно исходил из того, что доказательств, которые свидетельствовали бы о недобросовестности ... в заявлении спора против иска либо их систематическом противодействии правильному и быстрому рассмотрению и разрешению дела, заявитель не представил'*(4). Однако вопрос о конкретных видах доказательств оставлен без разъяснения; - наконец, где конкретно 'разумные пределы' и как их соотносить с умышленным характером недобросовестного поведения*(5)? Очевидно, что исчерпывающим образом ответить на поставленные вопросы при сохранении в законе действующей на данный момент формулировки нормы невозможно. В таком случае недобросовестность действий лица может быть квалифицирована судом только с той или иной степенью вероятности, что считается недопустимым (п. 2 ч. 1 ст. 362 ГПК; аналогично ч. 1 ст. 288 АПК). Это также является одним из препятствий к применению ст. 99 ГПК, так как судьи не хотят нести риск возможной отмены вышестоящим судом такого определения о взыскании компенсации за потерю времени, которое не будет подкреплено вытекающим из материалов дела массивом доказательств высокой степени достоверности. В результате из механизма гражданской процессуальной ответственности выпадает жизненно необходимый элемент - общая санкция, покрывающая нетипичные неправомерные действия участвующих в деле лиц.

Следует сказать, что подобное подтверждается и последней судебной практикой. Так, в разбирательстве дела в Московском гарнизонном военном суде (далее - МГВС) по жалобе полковника Л., который оспаривал действия должностных лиц МЧС России, представитель Министра МЧС систематически противодействовал своевременной подготовке дела к судебному разбирательству и не предоставлял истребуемые судом письменные доказательства.

Заявителем было подано ходатайство о взыскании компенсации за фактическую потерю времени. Судья МГВС (Пешков А.Ю. - И.М.) разрешение данного вопроса оставил на вынесение решения по делу; однако в судебном акте никаких сведений об этом не содержится*(6). Из вышеизложенного можно сделать вывод, что в настоящее время действенного наказания за различные злоупотребления правами, допускаемые участниками гражданского судопроизводства, процессуальный закон не содержит.

Вопреки расхожему мнению о ней, специальная норма о санкции за недобросовестное пользование процессуальными правами, закрепленная ранее в ст. 92 ГПК 1964 года, а ныне - в ст. 99 ГПК РФ, не работает и судьями не применяется. По этой причине говорить о том, что различные виды допускаемых участвующими в деле лицами злоупотреблений своими процессуальными правами, успешно пресекаются средствами самого гражданского процесса нельзя, поскольку об этом повсеместно свидетельствует судебная практика.

Фактически в этом плане мы остались на уровне норм ГПК 1923 года - раз норма о компенсации за потерю времени была включена в кодекс 'как исключительная мера, она и должна применяться в исключительных случаях'*(7). С точки зрения процессуальной теории, злоупотребление процессуальным правом всегда связано с умыслом лица на совершение подобных действий.

Закрепляя санкцию в ГПК в любой формулировке, законодатель ставит суд перед необходимостью доказывания такого умысла, что можно сделать только при наличии условий для этого в самом законе - т.е., через детальную регламентацию гражданской процессуальной ответственности. В тексте ГПК должны быть определены понятие гражданской процессуальной ответственности, ее соотношение со злоупотреблением субъективными гражданскими процессуальными правами, меры гражданского процессуального принуждения, конструкция гражданского процессуального правонарушения, форма совершения правонарушения, вина, обстоятельства, исключающие ответственность, и т.д. Если указанные вопросы четко не будут разрешены в законодательном порядке, все новые санкции может ждать участь уже имеющейся ст. 99 ГПК. Однако необходимо высказать следующее соображение.

Большое значение имеет вопрос: действительно ли указанные теоретические воззрения полностью исключают возможность применения судами ст. 99 ГПК в существующей формулировке? Думается, что ответ здесь может быть следующим. Во-первых, несмотря на уничтожающий вал критических замечаний, исходящих от ученых и судей, идея возмещения ущерба от недобросовестных действий лица в гражданском процессе сама по себе очень разумна. Если рассмотреть ст. 99 ГПК в совокупности с общим запретом злоупотребления процессуальными правами (ч. 2 ст. 35 ГПК), а также учесть положения ч. 2 ст. 111 АПК РФ, то данным нормативным предписаниям 'по силам выступить своеобразным законотворческим ориентиром.

Выявление наукой и практикой случаев, подпадающих под их действие, позволит закрепить подобные случаи в специальных нормах, запрещающих и предупреждающих отдельные формы злоупотребления процессуальным правом'*(8). Во-вторых, безусловно, большая часть отмеченных учеными недостатков ст. 99 ГПК имеет место. В этом смысле данная ситуация с точки зрения теории процессуального права препятствует реализации исследуемой нормы.

Однако думается, что ст. 99 ГПК вполне может быть жизнеспособна и применяться без соответствующего указания 'сверху'. Во многих случаях злоупотребление процессуальным правом для суда очевидно (например, дача заведомо ложных объяснений); фактически единственное, что ограничивает судей - это риск возможной отмены судебного акта вышестоящими инстанциями. Тогда, если на уровне актов Пленума (Президиума) Верховного Суда РФ будет разъяснено, в каком объеме сведений о злоупотреблении достаточно для наказания лица в соответствии с предписаниями данной нормы, ее начнут применять и без исправления указанных теоретиками гражданского процесса недостатков. К примеру, размер компенсации можно рассчитывать, исходя из официальных статистических данных об уровне заработной платы по субъектам РФ, или, по аналогии с адвокатом по назначению в уголовном судопроизводстве*(9); представляется необходимым привести перечень конкретных средств, допустимых для доказывания потери времени (распечатки из широко используемых специальных компьютерных 'electronic time sheet'-программ, расчет транспортных расходов и т.п.). Конечно, это не слишком чисто с позиции юридической техники, однако если такое мини-руководство будет иметься у судей в наличии, для участника процесса путь от злоупотребления до штрафа за него по ст. 99 ГПК станет короче, чем где-либо еще. И.Р. Медведев, юрист ООО 'Центр инвест-корпорация' 'Российская юстиция', N 10, октябрь 2007 г. ????????????????????????????????????????????????????????????????????????? *(1) Фокина М. Система целей доказывания в гражданском и арбитражном процессе. Общие положения // Арбитражный и гражданский процесс. 2006. N 4. С. 30. *(2) Определение Конституционного Суда РФ от 14.12.2000 г. N 269-О // Вестник Конституционного Суда РФ. 2001. N 2. *(3) Постановление ФАС Северо-Западного округа от 29.08.2005 N А56-45211/04. См. также постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 11.10.2006 N Ф04-2984/2006(26249-А81-21); постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 28.06.2005 N 09АП-6905/05-АК; и др. *(4) Определение Верховного Суда РФ от 9.06.2003 N 41-Г03-29. *(5) См., напр.: Кулаков Г., Орловская Я. Обязанности сторон в гражданском процессе // Российская юстиция 2001. N 4. С. 22-23; Новиков А.Г. Гражданская процессуальная ответственность. Дисс. ...канд. юрид. наук.

Саратов, 2002. С. 143-167; Рязанова А. Причины 'процессуального бессилия' сторон в споре // Российская юстиция. 1999. N 2. С. 21; Юдин А.В. Противодействие злоупотреблению процессуальными правами в гражданском судопроизводстве // Гражданский процесс: наука и преподавание / Под ред. М.К. Треушникова, Е.А. Борисовой. М., 2005. С. 299-301. *(6) См.